Юрий Бурносов - Армагеддон [трилогия]

— У майя были весьма оригинальные взгляды на жизнь и смерть, — продолжая разглядывать фрески, пояснил Блэки. — Смерть у майя — скорее символ трансформации, а не физического уничтожения. Есть легенда, которая рассказывает о двух героях-близнецах, игравших в ручной мяч с Владыкой Смерти на свои жизни. Игра была нечестной. Близнецы проиграли и прыгнули в горящую печь. Но на пятый день они воскресли и выплыли из подземной реки в виде сомов.

— Нужно сделать фотографии, — сказал Леттич, снимая с шеи фотоаппарат. — Заказчик будет весьма доволен.

— Я надеюсь, мы сюда еще вернемся более подготовленными. Главное, чтобы Национальный институт антропологии и истории Мексики ничего не узнал, — Блэки с благоговением касался фресок кончиками пальцев. — Однако ты прав, Лафонсо. Здесь действительно чересчур много сцен жертвоприношений. В других городах обычно изображался стандартный набор сюжетов: правитель города, батальные зарисовки, суд над проигравшими или над преступниками… И все в относительно равных пропорциях. Здесь я вижу только жертвоприношения.

— Ничего удивительного, если учесть, что сюда мы пришли по колено в костях, — фыркнув, заявил Роулинсон. — Черт, от этого склепа у меня мороз по коже… Давайте поскорее отсюда сваливать.

— Погодите, Чарли. Вот текст. Посмотрите, что здесь написано, — попросил Леттич, светя фонарем на стену. Роулинсон нехотя подошел ближе и, шевеля губами, стал читать про себя иероглифы.

— Э-э… Я не могу ручаться стопроцентно, тут какое-то неизвестное мне наречие… Но в целом — очередное пророчество, — сказал, наконец, он. — Если не ошибаюсь, речь идет о том, что конец света откладывается на тысячу двести лет — до дня 4 Ахау 3 Канкин.

— Это как? — недоуменно спросил негр.

— До 23 декабря текущего года. Не волнуйся, мастер-сержант, профессор Роберт Ситлер съел на этом 2012 году собаку, но так и не сумел накопать более-менее серьезных предостережений по поводу конца света. Все обычно завязано на разночтениях, трудностях перевода, утраченных текстах… Ни один мудрец майя прямо не заявил, что в 2012 году все рухнет в тартарары. В конце концов, масса христианских сект тоже твердила о конце света — кое-кто, кстати, срубил на этом неплохие денежки. Но пока все в порядке.

— С этим я бы поспорил, — вставил русский. — Иногда мне кажется, что конец света давно уже наступил.

— Но мы-то целы, tovarishch, и даже можем выпить немного «Гленфиддиша»[8] за удачное открытие. Знали бы вы, чего мне стоило сохранять эту бутылку, когда я был вынужден пить мексиканскую мочу под видом пива и чертов кактусовый самогон с червями[9].

Роулинсон сокрушенно покачал головой.

— А это что такое? — спросил Леттич, который шустро бродил по залу, невзирая на хромоту, и щелкал фотоаппаратом. Студент указывал на нечто, напоминающее саркофаг с зеленой мраморной крышкой, украшенной резьбой.

— Погребение, — сказал Ломакс, подойдя и рассматривая находку. — Кто бы мог быть этот господин, который тут изображен… Лафонсо, вы оставили свой чудесный ломик снаружи?

— К сожалению, оставил, проф, — развел руками морпех. — Но я попробую обойтись без него.

Ченнинг опустился на колени рядом с постаментом, уперся громадными ладонями в край мраморной зеленой плиты и, крякнув, сдвинул ее с места. Внутри действительно лежал труп, точнее, то, что от него осталось — обломки распавшегося от времени скелета. На груди, на истлевшей ткани из волокон юкки, сохранившей местами цвет индиго, стоял небольшой глиняный кувшин, покрытый окаменевшим воском и испещренный иероглифами. Узкое горлышко кувшина закрывал скарабей размером с серебряный доллар, с изогнутыми передними лапками.

В глазах Нефедова что-то мимолетно сверкнуло, сопение респиратора на миг прервалось — русский задержал дыхание. Впрочем, находка вызвала восторг у всех, так что на Нефедова никто не смотрел.

— И что это за бутылка? — гулко осведомился Лафонсо Ченнинг.

— Какой-то ритуальный сосуд, — предположил профессор. Голос его чуть дрожал от осознания увиденного.

Нефедов протянул руку и попытался снять жука, но тот был приклеен чем-то вроде смолы, не утратившей своих свойств за минувшие века.

Сомкнувшиеся на фигурке пальцы словно пронизал слабый электрический ток. Нефедов как-то в детстве попался на уловку старшего товарища и лизнул электроды плоской батарейки, вынутой из радиоприемника. Язык тогда сильно дернуло, а кислый вкус во рту не проходил с четверть часа. Примерно такое же ощущение он испытал сегодня, но несильный, хоть и неприятный удар только обрадовал Нефедова.

Фигурка оказалась именно тем, что он искал. И что уже отчаялся найти.

— Осторожно, — умоляюще воскликнул Блэки, протягивая руки к кувшинчику. — Давайте вынесем все это наружу!

— Да чего тянуть-то! У нас же не международная экспедиция, которая для музеев бережно каждый черепок хранит. Нужно ведь посмотреть, что там внутри, — сказал Роулинсон. — Снимай пробку, tovarishch. Не тяни. Чувствую, нам за это хорошо заплатят.

Нефедов огляделся — все члены экспедиции выжидающе смотрели на него. Виновато кивнув Ломаксу, русский с усилием сорвал скарабея и положил на плиту.

— Металлическая фигурка… — пробормотал профессор. — А ведь майя — тем более столь древние — с металлами дела вообще не имели. Найденные археологами боевые топоры изготовлялись из сплава меди с оловом или золотом, купленного у южных племен, а наконечники копий и дротиков делали из кремния и обсидиана. Стало быть, фигурка появилась откуда-то со стороны…

Нефедов перевернул кувшин горлышком вниз и осторожно потряс. На ткань высыпалась пригоршня мелкого черного порошка, напоминающего молотый черный перец.

— И все?! — разочарованно спросил Леттич и щелкнул фотоаппаратом. Зажмурившись от яркой вспышки, Нефедов громко чихнул. Движение воздуха взметнуло порошок вверх, и он повис в свете фонарей, как давешняя пыль в коридоре.

— Что это за пакость, проф? — воскликнул негр, отмахиваясь.

— Какие-то органические останки. Возможно, пища… Зерно, вино, да что угодно. Столько веков прошло… Роулинсон, а что написано на кувшине?

— Все то же самое, — сообщил Роулинсон, присмотревшись. — Здесь хранится страшное зло, которое уничтожит тех, кто его выпустит, и весь мир. Обычное дело, дай волю, они бы и на ночных горшках такое писали… Слушайте, если вы закончили, берите свою драгоценную вазу и давайте отсюда выбираться. Мне реально не по себе, плюс в рюкзаке меня ждет тридцатилетний «Гленфиддиш», которым я с радостью поделюсь со всеми желающими, раз уж появился достойный повод. Я лично не вижу тут больше ничего интересного.